– Вольно, братец, – разрешил Карпов. – Как звать тебя, герой?

– Власом, господин ротмистр! – отрапортовал околоточный.

– Откуда взял, братец, что я ротмистр? Я ж в штатское одет, с палкой неуставной, в шляпе-»буржуйке».

– Господин юнкер вас, как вы из лифта вышли, ротмистром называли.

– Молодца, Влас. Ушки на макушке, хвалю.

– И... – Влас начал, сказал «и», будто икнул, покраснел, замолчал.

– Ну? Говори, чего стушевался?

– И господа штабс-капитан с поручиком про вас рассказывали.

– Небось про мою костяную ногу сплетничали?

– Как можно... – Мясистые щеки Власа из красных сделались пунцовыми. – Никак нет, сказывали – вы гений сыска.

– Ох ты, батюшки! – Евграф Игоревич едва заметно улыбнулся. Более глазами, чем губами. – Господа штабс-капитан с поручиком известные льстецы и подхалимы. Ты их не слушай, Влас. Ты любимчика моего юнкера Тимку слушай. Пока я в авто трясся, надеюсь, господин юнкер с околоточным удосужились пробежаться по лестницам, произвести оперативный опрос соседей?

– Точно так, господин ротмистр! – Влас до предела подобрал живот, закатил глаза долу и затараторил скороговоркой: – Соседи сообщили – квартира двадцать девять стояла запертой с лета. Хозяева иммигрировали в Крым. Подробностей выяснить не удалось – комендант дома болеют, лежат в Первой Градской с тромбофлебитом.

– Вольно, Влас, вольно. Отставить бравую выправку. Ступай-ка, братец, вниз, на первый этаж и без моего разрешения в парадную никого не пускай. Никого, понял?

– Будет исполнено, госдин ротмстр-р! Ра-а-зрешите идти?

– Разрешаю бежать вниз опрометью. Выполняй!

Бег опрометью в исполнении толстяка-околоточного выглядел потешно. Влас подпрыгивал на ступеньках, хватал перила, пыхтел, а его дубинка-элетрошокер, болтаясь на поясе, колотила хозяина по тугой заднице.

– Экий молодец! – высказался Евграф Игоревич, проводив взглядом попрыгунчика-околоточного. – Не забыть бы в рапорте его отметить.

Юнкер Тима деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание ротмистра.

– Чего сказать хочешь, Тимур? Или простудился?

– Этот, как вы изволили выразиться, «молодец», нас дожидаясь, всю одежду на преступнике в клочки изорвал.

– Зачем?

– Искал на теле преступника «НОВЫЕ ЗНАКИ», дубина.

– Дубина, полагаешь?

– Так точно, дуб дубом. Когда мы соседей опрашивали, он...

– Верю тебе, юнкер, отставить подробности. Ступай-ка, Тима, и ты на первый этаж парадную караулить.

– Евграф Игоревич!

– Батюшки мои, вы гляньте-ка на него, господа офицеры! Сейчас разрыдается юнкер! Сам сказал – околоточный дубина, вот и ступай, подстрахуй недоумка на боевом посту.

Смотреть на Тимура Ахметова было жалко до слез. Юноша осунулся, огонь в его жгуче-черных глазах потух, густые брови сползли к переносице. Возомнивший себя доктором Ватсоном при учителе Холмсе вьюнош низведен до жалкой роли статиста, как обидно, как несправедливо.

– Выше нос, Тима. – Карпов заговорщически подмигнул юнкеру. – Обещаю, долго скучать в обществе дубины Власа тебе не придется. Помнишь, что я ему велел?

– Никого не пускать.

– Именно – «никого». Но существуют индивидуумы, которых хренушки околоточный остановит.

– Сообщники преступника?! – глазенки юнкера полыхнули, спина выпрямилась, плечи расправились.

– Кабы так, и одного околоточного хватило, без юнкера-жандарма. Ступай вниз, Тима. И бди. Бегом а-рш!

Юноша сиганул вниз по ступенькам полутораметровыми прыжками. В два прыжка миновал лестничный пролет, в один преодолел площадку ниже этажом и пропал с глаз.

– Умеете вы, ротмистр, заставлять людишек служить вам не за страх, а за совесть, – позавидовал поручик Приловский, в последний раз затягиваясь скуренной до фильтра сигаретой. – Досужему служаке покажется, что теряете драгоценное время в зряшных беседах с подчиненными, ан нет. Собачью преданность в людишках будите мастерски, приятно понаблюдать.

– Спасибо за комплимент, поручик. Слава богу, на вас и без моего программирования можно положиться.

– Будьте покойны. Остаюсь за дверью вторым эшелоном обороны. Многого не обещаю, но десять минут удержу за порогом и английскую королеву, и китайского императора.

– Эх, кабы королева с императором пожаловали, да хоть и хан с ордой, еще полбеды... – махнул свободной от трости рукой Евграф Игоревич, входя вслед за штабс-капитаном Котосовым в двадцать девятую квартиру. Дверь за спинами Карпова и Котосова закрылась, поручик Приловский остался часовым на лестничной площадке.

– Куда? – спросил ротмистр.

– Жертвы в комнате справа, – показал штабс-капитан.

Прихожая, слабо освещенная подслеповатой электрической лампочкой, продолговатый холл с ответвлением-аппендиксом на кухню и по дороге в сортир. Комната справа открыта. С порога не видно трупов в ней, но стоит пройти в холл, и картина убийства как на ладони.

Шесть трупов. Все убитые – мужчины примерно одного возраста, лет тридцати пяти – сорока. Одеты единообразно, в темные костюмы, в белые рубашки, все при галстуках. Все шестеро рослые, стройные, подтянутые. Во всяком случае, при жизни были таковыми. У всех огнестрельные ранения, как пишут медэксперты, «несовместимые с жизнью». На белой ткани сорочек подсыхают кровавые пятна, на темных пиджаках кровь видна хуже. У одного пиджак расстегнут, пуля пробила галстук, оставив аккуратную дырочку в бежевом шелке.

– Сфотографировали? – уточнил на всякий случай ротмистр.

– А то как же? – в голосе штабс-капитана прозвучала нотка обиды.

– Проверили?

– Естественно. У всех на груди ЗНАК. В него и стреляли... в смысле – стрелял...

– С порога, беглым огнем?

– Да. Из пистолета системы Макаров. Музейная редкость. Показать?

– Лишнее.

– Отнюдь. Пистолет тяжелый, в руке лежит неудобно, полезно его попробовать...

– Оставьте, штабс! И без пробы ясно, что ни вы, ни я с шести выстрелов точно в цель по шести движущимся мишеням не попадем. Сноровка надобна, тренировка и... – ротмистр в задумчивости огладил подбородок, – ...и уверенность, что ЗНАК не спасет от пули. Сумасшедшая убежденность.

– По статистике в двадцати процентах случаев ЗНАК...

– Ах, оставьте! Какая статистика, право слово?! Вот она, перед вами, ваша статистика, любуйтесь. Стопроцентный результат! Как и в прошлом году в Петербурге. Там, правда, было пятеро убитых, но какая разница?! ЗНАК не сработал ни здесь, ни там.

– В Питере убили пятерку «Стрелков»...

– Застрелили «Стрелков». Каламбур получается Аналогичный каламбур, я уверен, и в нашем случае.

– Подозреваете, что наша шестерка – члены Ордена «Белой Стрелы»?

– Уверен!

– Следуя уставу Ордена, «Стрелки» формируют группы по пять бойцов в каждой. Факт неоднократно проверенный, подтвержденный документально.

– Заблуждение! Дезинформация «Белой Стрелы». Просмотрите сводки пограничников. За минувший квартал погранцы заарканили несколько карательных троек «Стрелков».

– С чего вы взяли, что это были обязательно тройки? «Стрелки» пробивались в Д.З. с боями, теряли людей...

– О пленных или убитых «Стрелках» в сводках ни слова. Эти шесть трупов, я уверен, составляли две боевые тройки. Орден вербует в основном бывших и действующих службистов, привыкших работать по трое. Жандармский патруль – трое офицеров. Опергруппа СГБ – опять же три спеца. Скаутов учат работать в тройке, армейское отделение – арбалетчик, гранатометчик, связист.

– Гм-м... А мысль интересная. Цепляет мозговые извилины, как тот крючок рыбку.

– Вот и зацепите мыслишкой-крючком мозги гостей, когда они нагрянут. Леску-болтовню потуже натяните и помотайте гостюшек подольше, выиграйте для меня лишних минут пятнадцать, договорились?

Штабс-капитан Котосов беззвучно рассмеялся, мотнул головой, состроив презабавную рожу.

– Восхищаюсь вами, Евграф Игоревич! Плут вы этакий! А я, дурачок, недоумеваю: чего это вдруг ротмистр со мной лясы точит, время теряет! А он, оказывается, его не теряет, а подсказывает, как времечко отыграть!